Чем налоги отличаются от “мы скинулись на общее дело”

https://ruh666.livejournal.com/515789.html
После принятия закона о том, что стукачам на предпринимателей будут доплачивать за стукачество (в Украине, прим. моё), в интернетах разгорелся очередной...эээ...спор. Спор по поводу того, считать ли такую практику доносительства “стукачеством”, то есть,делом позорным и бесчестным. Как водится, этот спор, в итоге уперся в понимание налогов - являются ли они просто узаконенным грабежом (и тогда стукачество является стукачеством) или социально необходимым и единственно возможным способом финансировать “общественные блага” ( и тогда доноситель делает благое дело).

В этой колонке я попробую кратко показать, в чем разница между налогом и “скидыванием” на некую общую задачу.

Границы “общего блага” определяются людьми. “Общее” может быть измерено только в людях, на которых оно распространяется. Я начал с этого вопроса, потому, что он понимается хуже всего. Государство прививает территориальное мышление и “общее” применительно к его “функциям” всегда определяется по территории, то есть, это все, кого угораздило оказаться в государственных границах. Это все равно, как если бы вы собирались на вечеринку и решали, кто должен за нее платить по принципу “все, кто оказался внутри квадрата со сторонами 50 км.”  Кстати, только в мире, поделенном по территориальному принципу может появиться идея public goods, в которой границы public никак не определены.

Цели определяют, те, кто скидывается. Само появление идеи “скинуться” возникает из понимания некоторым количеством людей такой необходимости. То есть, процедуре “скидывания” предшествуют, как минимум, две идеи: а)“существует проблема Х”; б)“проблему Х можно решить, если объединить усилия”. Если этих идей не существует, то нет и никакого “скидывания на общие цели”. Иначе говоря, когда то, что является проблемой, требующей финансового участия большого количества людей, определяют не сами эти люди, то невозможно говорить ни о каком “скидывании для решения общей задачи”. Точно так же, те, кто не считает, что проблема Х вообще существует или не считает, что ее можно решить, скинувшись деньгами, не обязаны во всем этом участвовать. Если группа товарищей собирается вскладчину на вечеринку и выбирает ресторан А, а вам не нравится ресторан А, вы не обязаны идти и не обязаны платить. 

Размеры  взносов определяют те, кто скидывается. Очевидно, что те, кто ставит цели, определяют и средства для их достижения. Собираясь коллективчиком в ресторан, вы будете исходить из финансовых возможностей участников. Невозможна такая ситуация, когда вас силой потащат в некий ресторан, где для оплаты счета вам потребуется продать квартиру. Опять-таки, для ситуации “складчины” немыслимой является картина, когда не те, кто платит, а те, кому платят произвольно определяют размеры платежей и взимают их в принудительном порядке, вне зависимости от вашего потребления “общественного блага”. Я уже не говорю о том, что те, кому платят имеют в нашей реальности вид принудительной монополии, которая прямо запрещает, либо сильно ограничивает вход на рынок своих “услуг”.

Смета предшествует платежу. Это естественное и простое обстоятельство, является, между тем, радикально важным. Невозможно представить себе сбор денег в складчину на цель “вообще”. Тем более невозможно себе представить ситуацию, когда платежи на неопределенное “общее дело” собираются круглый год, образуя денежный поток, а смета, то есть, бюджет, составляется раз в году и являет собой документ, распределяющий этот уже существующий и постоянно генерируемый поток между бенефициарами. Вообще говоря, там где принята “складчина” не может существовать ничего, напоминающего наш бюджет. Большую часть античной истории магистраты не получали денег за свою работу  и не потому, что так любили бескорыстно служить родине, а потому, что не было и не могло быть никакого подобия бюджета и образуемых им входящего и исходящего постоянного денежного потока.

Необходим договор. Затевая некое общее дело, его участники обсуждают его и все связанные с ним детали, и если они приходят к соглашению, то это значит, что они становятся участниками договора - устного или письменного. Договор создает границы мероприятия, определяя его участников, их цели и средства. Понятно, что договор не может распространяться на тех, кто в нем не участвует, то есть, тех, кто не разделяет цели или не согласен со средствами. Договор, подразумевающий финансовые обязательства третьей стороны без ее согласия является преступлением и любой суд признает его ничтожным. Договор определяет и характер индивидуальных взносов. Скажем, я могу полагать, что ремонт городских стен требует моего постоянного участия и я готов отдавать 5% от прибыли ежегодно на это дело. Это несколько безрассудное, но вполне возможное поведение. Другие люди могут поступать более рационально - они могут обязаться вносить сумму в зависимости от размера сметы. Все это предмет договора. Отношения же с государством отличаются счастливым (для него) отсутствием каких бы то ни было намеков на договор.

Процедура всегда повторяется заново. “Складчина” не может быть постоянной. Городские стены часто требуют ремонта, но бывает и так, что они находятся в полном порядке. Тогда никаких взносов не требуется. Процедура определения целей, которые могут быть достигнуты в складчину и необходимых для этого средств повторяется всегда “как будто в первый раз”. Взносы в складчину не могут существовать в виде, в котором существуют постоянные налоги. Взносы образуются по потребности и в случае согласия плательщиков.

Право можно делегировать только в отношении себя.В случае регулярных рутинных процедур существует очевидный соблазн упростить себе жизнь путем делегирования полномочий. Однако, в случае складчины, очевидно, что делегировать можно только полномочия в отношении себя. Старая этатистская “отмазка” о том, что представительская демократия это просто такая усовершенствованная форма прямой демократии, которая освобождает граждан от необходимости постоянно посещать народное собрание (и тем самым избавляет их от рутины) не соответствует реальности. Представительская демократия не является неким логическим продолжением или эволюцией прямой демократии. Это вообще разные и никак не связанные между собой формы. Представители в представительской демократии существуют не сами по себе, а при короле. Король облагает налогом своих подданных, этот налог неизбежен.  Задача же представителей - выторговать максимальные скидки в налогообложении или если возможно, вообще воспрепятствовать ему.

Насколько не понимается принципиальная разница между прямой и представительской демократией видно на примере исландского альтинга, который считают прародителем парламента. Однако мы не найдем там никаких представителей. В альтинге, а точнее в логретте, (альтинг это просто название летней общеисландской ярмарки) заседали не какие-то представители, а годи, то есть, владельцы 36 исландских юрисдикций. Таким образом, логретта - институт прямой, а не кривой демократии.

Проще говоря, разница между прямой и представительской демократией такова: прямая - это способ определения того, как мы будем платить за свои хотелки, представительская - как мы будем платить за твои (короля или бюрократического аппарата) хотелки.

Думаю, теперь читателю понятна разница между налогами и складчиной и понятен тот факт, что те, кто будет требовать кешбека у предпринимателей, не выполняющих дурацкий закон являются не более, чем презренными стукачами.

P.S. Этот текст никоим образом не является высказыванием в пользу складчины, как универсального метода решения “социальных” проблем или в пользу прямой демократии. Прямая демократия часто бывает гораздо хуже кривой, как и кривая она порождает нездоровые стимулы, кроме того, она имеет естественные ограничения числа участников для того, чтобы быть сколько-нибудь работоспособной.

Владимир Золотoрев

взято отсюда