http://ruh666.livejournal.com/187218.html
Вмешательство в структуру рынка означает, что власти стремятся к фиксации цен на товары и услуги и процентных ставок на уровне, отличном от того, который был бы определен свободным рынком. Государство декретирует или облекает определенные группы властью явно или неявно устанавливать цены и ставки, которые должны считаться максимумом или минимумом, и обеспечивает проведение в жизнь этих декретов посредством сдерживания и принуждения.
Прибегая к этим мерам, государство благоволит либо потребителям как в случае максимальных цен, либо продавцам как в случае минимальных цен. Максимальная цена предназначена для того, чтобы покупатели имели возможность приобрести то, что они хотят, по цене ниже цены свободного рынка. Минимальная цена предназначена для того, чтобы позволить продавцам разместить свой товар или свои услуги по цене выше цены свободного рынка. Какую из групп власть захочет облагодетельствовать, зависит от политического баланса сил. Иногда государства ограничивают максимальные цены, иногда минимальные. Временами они декретируют максимальные ставки заработной платы, а временами минимальные. И лишь в отношении процента государства никогда не ограничивают минимальные ставки; когда они вмешиваются, они всегда ограничивают максимальные ставки процента. Они всегда косо смотрят на сбережения, инвестиции и ростовщичество.
Если вмешательство охватывает все цены, ставки заработной платы и процентные ставки, то это равносильно полной замене рыночной экономики социализмом (немецкого образца). В этом случае рынок, межличностный обмен, частная собственность на средства производства, предпринимательство и частная инициатива фактически исчезают совсем. Ни один индивид более не имеет возможности оказывать влияние на процесс производства по собственному усмотрению; каждый индивид обязан повиноваться приказам верховного совета производственной администрации. То, что в системе этих приказов называется ценами, ставками заработной платы и процентными ставками, уже более не является таковым в каталлактическом смысле этих терминов. Они представляют собой просто количественные определения, зафиксированные руководителем безотносительно к рыночному процессу. Если бы государство, прибегающее к регулированию цен, и реформаторы, защищающие регулирование цен, всегда стремились установить социализм немецкого образца, то экономической науке не нужно было бы отдельно заниматься проблемой регулирования цен. Все, что следовало бы сказать по поводу такого регулирования, уже содержалось бы в анализе социализма.
Многие защитники государственного вмешательства в цены путались и путаются в этом вопросе. Они не могут понять фундаментальной разницы между рыночной экономикой и нерыночным обществом. Туманность их идей отражается в нечеткости и неопределенности языка и сбивающей с толку терминологии.
Существовали всегда и продолжают существуют адвокаты регулирования цен, которые заявляют, что они хотят сохранить рыночную экономику. Они искренни в своих утверждениях, что государство, фиксирующее цены, ставки заработной платы и процентные ставки, может достичь целей, которые оно декларирует в своей пропаганде, не отменяя вообще рынка и частной собственности на средства производства. Они даже заявляют, что регулирование цен является наилучшим и единственным средством сохранения системы частного предпринимательства и предотвращения прихода социализма. Они сильно негодуют, если кто-либо ставит под сомнение правильность их теории и показывает, что регулирование цен, если оно не сделает положение дел хуже с точки зрения государства и интервенционистских доктринеров, в конечном итоге должно окончиться социализмом. Они протестуют, заявляя, что не являются ни социалистами, ни коммунистами и что они стремятся к экономической свободе, а не к тоталитаризму.
Догматы именно этих интервенционистов мы и должны подвергнуть исследованию. Проблема заключается в том, способна ли полицейская власть достичь желаемых целей путем фиксирования цен, ставок заработной платы и процентных ставок на уровне, отличном от того, который был бы определен на свободном рынке. Вне всякого сомнения, во власти сильного и решительного государства декретом установить минимальные и максимальные ставки и наказать за неповиновение. Но вопрос в том, сможет или нет власть достигнуть желаемых целей, прибегая к помощи подобных декретов.
История представляет собой длинную летопись ограничения максимальных цен и антиростовщических законов. Раз за разом императоры, короли и революционные диктаторы пытались сунуть свой нос в рыночные явления. На непокорных торговцев и фермеров налагались суровые наказания. Множество людей пали жертвой гонений, которые с энтузиазмом встречались народными массами. Несмотря на это все эти попытки провалились. Объяснения, которые предлагались в трудах юристов, теологов и философов, полностью совпадали с представлениями, разделяемыми правителями и массами. Человек, говорили они, внутренне эгоистичен и грешен, а власти, к сожалению, слишком нерешительно проводили закон в жизнь. Власти предержащие должны были проявить большую твердость и категоричность.
Вначале внимание к этому вопросу было привлечено в связи со специальной проблемой. Множество государств длительное время занимались снижением ценности денег. Они либо заменяли менее благородными и более дешевыми металлами золото и серебро, прежде содержавшееся в деньгах, либо снижали вес и размеры монет. Но они сохраняли у испорченных монет привычные названия и постановляли, что их следует принимать по номиналу. Позднее государства пытались наложить на своих подданных такое же ограничение, касающееся отношения между золотом и серебром, а также между металлическими деньгами и кредитными или бумажными деньгами. В поисках причин, которые привели к бесплодности всех этих попыток, предтечи экономической мысли уже к концу последних столетий эпохи средневековья обнаружили регулярность, которую впоследствии назвали законом Грэшема. Впереди предстояло пройти долгий путь от этого изолированного прозрения до момента, когда философы XVIII в. осознали взаимосвязанность всех рыночных явлений.
Подводя итоги своих рассуждений, экономисты классической школы и их последователи иногда пользовались идиоматическими выражениями, которые легко могли быть неверно истолкованы теми, кто хотел их неверно истолковать.
Они иногда говорили о невозможности регулирования цен. При этом они имели в виду не то, что такие декреты невозможны, а то, что они не смогут достичь намеченных целей и то, что они только ухудшат положение, а не сделают его лучше. Они пришли к заключению, что подобные декреты приводят к противоположным результатам и потому нецелесообразны.
Необходимо ясно отдавать себе отчет в том, что проблема регулирования цен не просто является одной из проблем, которые должны изучаться экономической наукой, проблемой, относительно которой между различными экономистами могут возникать разногласия. Вопрос скорее стоит так: существует ли вообще экономическая наука? Существует ли регулярность в последовательности и взаимосвязанности рыночных явлений? Тот, кто отвечает на эти два вопроса отрицательно, отрицает саму возможность, рациональность и существование экономической науки как отрасли знания. Он возвращается к взглядам, господствовавшим в эпохи, которые предшествовали развитию экономической науки. Такой человек декларирует ложность утверждения о том, что существуют какие-либо экономические законы и что цены, ставки заработной платы и процентные ставки однозначно определяются состоянием рынка. Он заявляет, что во власти полиции регулировать рыночные явления по своему усмотрению. Сторонник социализма не обязательно должен отрицать существование экономической науки; его постулаты не обязательно подразумевают необусловленность рыночных явлений. Интервенционист же, защищая регулирование цен, не может не сводить на нет саму экономическую науку. Если отрицать закон рынка, то от экономической науки ничего не остается.
Немецкая историческая школа была последовательна в своем радикальном осуждении экономической науки и в своих попытках заменить ее на wirtschafliche Staatwissenschaften (экономические аспекты политической науки). Также последовательны были адепты британского фабианства и американского институционализма. Но те авторы, которые не отвергали полностью экономическую науку, сами себе противоречили. Примирить взгляды экономиста и интервенциониста логически невозможно. Если цены однозначно определяются рыночной информацией, то ими нельзя свободно манипулировать посредством государственного принуждения. Декрет государства суть всего лишь новое начальное условие, и его последствия определяются действием рынка. При этом не обязательно получаются те результаты, которых с его помощью стремится добиться государство. Может получиться так, что конечный результат вмешательства с точки зрения намерений государства окажется еще более нежелательным, чем предшествовавшее ему положение дел, которое государство желало изменить.
Нельзя лишить это утверждение обоснованности, просто поместив в кавычки термин экономический закон и придираясь к понятию закона. Говоря о законах природы, мы имеем в виду, что между физическими и биологическими явлениями существует неумолимая взаимосвязь, и если действующий человек хочет добиться успеха, то он должен подчиниться этой регулярности. Говоря о законах человеческой деятельности, мы подразумеваем, что в области человеческой деятельности также существует неумолимая взаимосвязанность явлений и что если действующий человек хочет добиться успеха, то он также должен признать эту регулярность. Реальность законов праксиологии человек обнаруживает по тем же признакам, по которым он обнаруживает реальность естественных законов, а именно по тому, что его способность достигать поставленных целей ограничена и обусловлена. В отсутствие законов человек либо был бы всемогущим и никогда не ощущал бы никакого беспокойства, которое он не мог бы устранить мгновенно и в полном объеме, либо он вообще не мог бы действовать.
Эти законы Вселенной не следует путать с созданными человеком законами страны и нравственными заповедями. Законы Вселенной, знание о которых сообщается нам физикой, биологией и праксиологией, не зависят от человеческой воли; они являются первичными онтологическими фактами, жестко ограничивающими свободу действий человека. Нравственные заповеди и законы страны представляют собой средства, с помощью которых люди стремятся достичь определенных целей. Можно ли таким образом достичь этих целей, зависит от законов Вселенной. Законы, созданные человеком, соответствуют намерениям, если годятся для достижения этих целей, и противоречат если не годятся. Их можно исследовать с точки зрения их пригодности или непригодности. По отношению к законам Вселенной любое сомнение в их пригодности является излишним и бессмысленным. Они являются тем, чем они являются, и сами о себе позаботятся. Их нарушение наказывается ими самими. В отличие от этого законы, созданные людьми, требуется проводить в жизнь с помощью специальных мер наказания, предусмотренных законом.
Только душевнобольной может рискнуть попытаться проигнорировать физические и биологические законы. Однако пренебрежение праксиологическими законами обычное дело. Правители не любят признавать, что их власть ограничена какими-либо иными законами, кроме законов физики и биологии. Они никогда не связывают свои неудачи и провалы с нарушением экономического закона.
Крайние позиции в отрицании экономического знания занимали представители немецкой исторической школы. Для них была непереносима сама идея о том, что их величественным идолам Гогенцоллернам, курфюрстам Бранденбургским и королям Пруссии будет недоставать всемогущества. Чтобы опровергнуть учения экономистов, они зарылись в старые документы и многотомные сборники об истории правления этих славных государей. Это и есть, писали они, реалистичный подход к проблемам государства и государственного управления. Здесь вы найдете чистые факты и реальную жизнь, а не тощие абстракции и ложные обобщения британских доктринеров. На самом же деле все, о чем сообщали эти массивные тома, представляло собой лишь длинную летопись политических и экономических мероприятий, которые провалились именно потому, что игнорировали экономические законы. Более поучительной истории болезни, чем Acta Borussica, написать невозможно.
Однако экономическая наука не может молча соглашаться с такого рода иллюстративными примерами. Она должна предпринять тщательное исследование того, как рынок реагирует на вмешательство государства в структуру цен.
Вмешательство в структуру рынка означает, что власти стремятся к фиксации цен на товары и услуги и процентных ставок на уровне, отличном от того, который был бы определен свободным рынком. Государство декретирует или облекает определенные группы властью явно или неявно устанавливать цены и ставки, которые должны считаться максимумом или минимумом, и обеспечивает проведение в жизнь этих декретов посредством сдерживания и принуждения.
Прибегая к этим мерам, государство благоволит либо потребителям как в случае максимальных цен, либо продавцам как в случае минимальных цен. Максимальная цена предназначена для того, чтобы покупатели имели возможность приобрести то, что они хотят, по цене ниже цены свободного рынка. Минимальная цена предназначена для того, чтобы позволить продавцам разместить свой товар или свои услуги по цене выше цены свободного рынка. Какую из групп власть захочет облагодетельствовать, зависит от политического баланса сил. Иногда государства ограничивают максимальные цены, иногда минимальные. Временами они декретируют максимальные ставки заработной платы, а временами минимальные. И лишь в отношении процента государства никогда не ограничивают минимальные ставки; когда они вмешиваются, они всегда ограничивают максимальные ставки процента. Они всегда косо смотрят на сбережения, инвестиции и ростовщичество.
Если вмешательство охватывает все цены, ставки заработной платы и процентные ставки, то это равносильно полной замене рыночной экономики социализмом (немецкого образца). В этом случае рынок, межличностный обмен, частная собственность на средства производства, предпринимательство и частная инициатива фактически исчезают совсем. Ни один индивид более не имеет возможности оказывать влияние на процесс производства по собственному усмотрению; каждый индивид обязан повиноваться приказам верховного совета производственной администрации. То, что в системе этих приказов называется ценами, ставками заработной платы и процентными ставками, уже более не является таковым в каталлактическом смысле этих терминов. Они представляют собой просто количественные определения, зафиксированные руководителем безотносительно к рыночному процессу. Если бы государство, прибегающее к регулированию цен, и реформаторы, защищающие регулирование цен, всегда стремились установить социализм немецкого образца, то экономической науке не нужно было бы отдельно заниматься проблемой регулирования цен. Все, что следовало бы сказать по поводу такого регулирования, уже содержалось бы в анализе социализма.
Многие защитники государственного вмешательства в цены путались и путаются в этом вопросе. Они не могут понять фундаментальной разницы между рыночной экономикой и нерыночным обществом. Туманность их идей отражается в нечеткости и неопределенности языка и сбивающей с толку терминологии.
Существовали всегда и продолжают существуют адвокаты регулирования цен, которые заявляют, что они хотят сохранить рыночную экономику. Они искренни в своих утверждениях, что государство, фиксирующее цены, ставки заработной платы и процентные ставки, может достичь целей, которые оно декларирует в своей пропаганде, не отменяя вообще рынка и частной собственности на средства производства. Они даже заявляют, что регулирование цен является наилучшим и единственным средством сохранения системы частного предпринимательства и предотвращения прихода социализма. Они сильно негодуют, если кто-либо ставит под сомнение правильность их теории и показывает, что регулирование цен, если оно не сделает положение дел хуже с точки зрения государства и интервенционистских доктринеров, в конечном итоге должно окончиться социализмом. Они протестуют, заявляя, что не являются ни социалистами, ни коммунистами и что они стремятся к экономической свободе, а не к тоталитаризму.
Догматы именно этих интервенционистов мы и должны подвергнуть исследованию. Проблема заключается в том, способна ли полицейская власть достичь желаемых целей путем фиксирования цен, ставок заработной платы и процентных ставок на уровне, отличном от того, который был бы определен на свободном рынке. Вне всякого сомнения, во власти сильного и решительного государства декретом установить минимальные и максимальные ставки и наказать за неповиновение. Но вопрос в том, сможет или нет власть достигнуть желаемых целей, прибегая к помощи подобных декретов.
История представляет собой длинную летопись ограничения максимальных цен и антиростовщических законов. Раз за разом императоры, короли и революционные диктаторы пытались сунуть свой нос в рыночные явления. На непокорных торговцев и фермеров налагались суровые наказания. Множество людей пали жертвой гонений, которые с энтузиазмом встречались народными массами. Несмотря на это все эти попытки провалились. Объяснения, которые предлагались в трудах юристов, теологов и философов, полностью совпадали с представлениями, разделяемыми правителями и массами. Человек, говорили они, внутренне эгоистичен и грешен, а власти, к сожалению, слишком нерешительно проводили закон в жизнь. Власти предержащие должны были проявить большую твердость и категоричность.
Вначале внимание к этому вопросу было привлечено в связи со специальной проблемой. Множество государств длительное время занимались снижением ценности денег. Они либо заменяли менее благородными и более дешевыми металлами золото и серебро, прежде содержавшееся в деньгах, либо снижали вес и размеры монет. Но они сохраняли у испорченных монет привычные названия и постановляли, что их следует принимать по номиналу. Позднее государства пытались наложить на своих подданных такое же ограничение, касающееся отношения между золотом и серебром, а также между металлическими деньгами и кредитными или бумажными деньгами. В поисках причин, которые привели к бесплодности всех этих попыток, предтечи экономической мысли уже к концу последних столетий эпохи средневековья обнаружили регулярность, которую впоследствии назвали законом Грэшема. Впереди предстояло пройти долгий путь от этого изолированного прозрения до момента, когда философы XVIII в. осознали взаимосвязанность всех рыночных явлений.
Подводя итоги своих рассуждений, экономисты классической школы и их последователи иногда пользовались идиоматическими выражениями, которые легко могли быть неверно истолкованы теми, кто хотел их неверно истолковать.
Они иногда говорили о невозможности регулирования цен. При этом они имели в виду не то, что такие декреты невозможны, а то, что они не смогут достичь намеченных целей и то, что они только ухудшат положение, а не сделают его лучше. Они пришли к заключению, что подобные декреты приводят к противоположным результатам и потому нецелесообразны.
Необходимо ясно отдавать себе отчет в том, что проблема регулирования цен не просто является одной из проблем, которые должны изучаться экономической наукой, проблемой, относительно которой между различными экономистами могут возникать разногласия. Вопрос скорее стоит так: существует ли вообще экономическая наука? Существует ли регулярность в последовательности и взаимосвязанности рыночных явлений? Тот, кто отвечает на эти два вопроса отрицательно, отрицает саму возможность, рациональность и существование экономической науки как отрасли знания. Он возвращается к взглядам, господствовавшим в эпохи, которые предшествовали развитию экономической науки. Такой человек декларирует ложность утверждения о том, что существуют какие-либо экономические законы и что цены, ставки заработной платы и процентные ставки однозначно определяются состоянием рынка. Он заявляет, что во власти полиции регулировать рыночные явления по своему усмотрению. Сторонник социализма не обязательно должен отрицать существование экономической науки; его постулаты не обязательно подразумевают необусловленность рыночных явлений. Интервенционист же, защищая регулирование цен, не может не сводить на нет саму экономическую науку. Если отрицать закон рынка, то от экономической науки ничего не остается.
Немецкая историческая школа была последовательна в своем радикальном осуждении экономической науки и в своих попытках заменить ее на wirtschafliche Staatwissenschaften (экономические аспекты политической науки). Также последовательны были адепты британского фабианства и американского институционализма. Но те авторы, которые не отвергали полностью экономическую науку, сами себе противоречили. Примирить взгляды экономиста и интервенциониста логически невозможно. Если цены однозначно определяются рыночной информацией, то ими нельзя свободно манипулировать посредством государственного принуждения. Декрет государства суть всего лишь новое начальное условие, и его последствия определяются действием рынка. При этом не обязательно получаются те результаты, которых с его помощью стремится добиться государство. Может получиться так, что конечный результат вмешательства с точки зрения намерений государства окажется еще более нежелательным, чем предшествовавшее ему положение дел, которое государство желало изменить.
Нельзя лишить это утверждение обоснованности, просто поместив в кавычки термин экономический закон и придираясь к понятию закона. Говоря о законах природы, мы имеем в виду, что между физическими и биологическими явлениями существует неумолимая взаимосвязь, и если действующий человек хочет добиться успеха, то он должен подчиниться этой регулярности. Говоря о законах человеческой деятельности, мы подразумеваем, что в области человеческой деятельности также существует неумолимая взаимосвязанность явлений и что если действующий человек хочет добиться успеха, то он также должен признать эту регулярность. Реальность законов праксиологии человек обнаруживает по тем же признакам, по которым он обнаруживает реальность естественных законов, а именно по тому, что его способность достигать поставленных целей ограничена и обусловлена. В отсутствие законов человек либо был бы всемогущим и никогда не ощущал бы никакого беспокойства, которое он не мог бы устранить мгновенно и в полном объеме, либо он вообще не мог бы действовать.
Эти законы Вселенной не следует путать с созданными человеком законами страны и нравственными заповедями. Законы Вселенной, знание о которых сообщается нам физикой, биологией и праксиологией, не зависят от человеческой воли; они являются первичными онтологическими фактами, жестко ограничивающими свободу действий человека. Нравственные заповеди и законы страны представляют собой средства, с помощью которых люди стремятся достичь определенных целей. Можно ли таким образом достичь этих целей, зависит от законов Вселенной. Законы, созданные человеком, соответствуют намерениям, если годятся для достижения этих целей, и противоречат если не годятся. Их можно исследовать с точки зрения их пригодности или непригодности. По отношению к законам Вселенной любое сомнение в их пригодности является излишним и бессмысленным. Они являются тем, чем они являются, и сами о себе позаботятся. Их нарушение наказывается ими самими. В отличие от этого законы, созданные людьми, требуется проводить в жизнь с помощью специальных мер наказания, предусмотренных законом.
Только душевнобольной может рискнуть попытаться проигнорировать физические и биологические законы. Однако пренебрежение праксиологическими законами обычное дело. Правители не любят признавать, что их власть ограничена какими-либо иными законами, кроме законов физики и биологии. Они никогда не связывают свои неудачи и провалы с нарушением экономического закона.
Крайние позиции в отрицании экономического знания занимали представители немецкой исторической школы. Для них была непереносима сама идея о том, что их величественным идолам Гогенцоллернам, курфюрстам Бранденбургским и королям Пруссии будет недоставать всемогущества. Чтобы опровергнуть учения экономистов, они зарылись в старые документы и многотомные сборники об истории правления этих славных государей. Это и есть, писали они, реалистичный подход к проблемам государства и государственного управления. Здесь вы найдете чистые факты и реальную жизнь, а не тощие абстракции и ложные обобщения британских доктринеров. На самом же деле все, о чем сообщали эти массивные тома, представляло собой лишь длинную летопись политических и экономических мероприятий, которые провалились именно потому, что игнорировали экономические законы. Более поучительной истории болезни, чем Acta Borussica, написать невозможно.
Однако экономическая наука не может молча соглашаться с такого рода иллюстративными примерами. Она должна предпринять тщательное исследование того, как рынок реагирует на вмешательство государства в структуру цен.
Людвиг Фон Мизес "Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории"
Комментариев нет:
Отправить комментарий